НИНА ШАЦКАЯ: Я ЗНАЮ, ЧТО ПОДНИМУСЬ ОЧЕНЬ ВЫСОКО
Государство дало этой певице звание Заслуженной артистки России. Люди охотно идут на ее публичные, но, увы, редкие концерты. Я, кстати, сам был недавно свидетелем, как за билетами “на Шацкую” в Дом музыки стояли аж от Павелецкой. Причем одновременно – и любители джаза, и поклонники русского романса. Между этими, казалось бы, не сочетаемыми стилями Шацкая и строит из двух отделений свои выступления. И, наконец, в большой музыкальной CD-антологии “Золотые россыпи романса” Шацкая значится в одном ряду с фамилиями Шаляпин, Лемешев, Козловский. Это одно, уже само по себе, дорогого стоит, и недаром Никита Богословский назвал ее голос “неповторимым, полным тончайших нюансов страсти и нежности”. Словом, певческое мастерство Нины Шацкой признано многими. Но… Рубрику ведет Юрий СЕМЕНОВ, специальный корреспондент “Работы для вас”
Выбрав для исполнения романс и джаз, вы лишились возможности регулярно выступать на телевидении и радио, которые эти жанры не слишком жалуют. А без широкой известности, популярности, артист, как мне кажется, не может чувствовать себя состоявшимся в профессии полностью.
Я не чувствую себя без телевидения несостоявшейся. Тем более что ТВ ни в коей мере не есть мерило профессионализма. Как механизм запуска популярности – да, буквально один-два эфира – и появляется масса поклонников моего творчества, и они узнают меня. При этом телевизионные начальники говорят: “Была твоя программа, почему-то у нее высокий рейтинг. Странно”. Они не могут понять почему, поскольку им самим это неинтересно. Потому что они считают, что должна быть интересна только коммерческая программа. А не романсы.
И все же не жаль, что ваши жанры, что называется, стадионы не собирают?
Для меня это совершенно не цель. Так же как у меня нет желания становиться чьим-то телевизионным проектом без права голоса и творческой свободы. Ради собственного удовольствия петь на сцене ту музыку, которая нравится мне, я сознательно жертвую широкой популярностью.
И попсу голимую при этом презираете?
Что вы! Попса – это не хорошо или плохо. Я с интересом могу послушать попсовые проекты, но просто мне не дано исполнять такую музыку, и нравится петь в других жанрах. И всегда существует определенное количество слушателей, которым нужны романс и джаз – музыка на уровне духовных ощущений. И эти люди ходят на концерты, заполняют большие залы, например, Чайковского или Дома музыки. И, чтобы закрыть тему популярности, скажу, что в моем жанре как раз очень легко стать узнаваемым, потому что нас мало. Это, во-первых. Во-вторых, в связи с тем, что на экранах, на рынке этой музыки мало, мы существуем в любви и уважении. В отношении нас не услышишь желтизну или что-то нелицеприятное. Потому что публика – она очень достойная, и петь для нее приятно.
А зарабатывать? Как вы существуете без регулярных публичных концертов?
Вот это больная тема… Но вовсе не с точки зрения моих заработков. Я даю некие частные концерты и существую безбедно, моя профессия позволяет мне жить на мои гонорары.
Интересно, кто ваша публика на этих частных концертах?
Люди очень, очень состоятельные и власть предержащие. Люди разумные и думающие. Но меня постоянно спрашивают, когда будут публичные концерты. Об этом не хочется говорить, но… Для того, чтобы сделать большой концерт, нужны большие средства. Потому что очень дорога аренда концертных залов, очень дорого стоит реклама, щиты, радио… Впрочем, мне везет. Мне помогают. Помогают бескорыстно, без всяких обязательств с моей стороны. И тогда мне и удается делать большие концерты, новые программы.
Если бы вы сейчас нашли мецената, какой проект бы реализовали в первую очередь?
У меня столько идей… Что если бы я имела бензоколонку, я бы просто каждые полгода радовала публику новыми программами. У меня лежит проект на стихи Ахматовой – изумительный. Я с удовольствием бы сделала народные песни, джаз-роковую программу… Мне очень хочется показать советские песни. Но говорить об этом совершенно не желаю. Потому что, как все, буду стонать, что нет денег. Что аранжировки стоят денег. Музыканты – стоят денег. И я не могу… Нет, я могу себе на платье заработать, но мне не под силу заработать на симфонический оркестр и студии звукозаписи.
Вы никогда не думали: может, стоит завести себе грамотного директора, который поможет выстроить бизнес?
Зачем мне директор, если у меня самой специальность – организатор-методист культурно-просветительной работы высшей квалификации. А диплом – “Планирование как функция управления”. И я планирую все свои программы, и составляю и руковожу ими.
Я считал – у вас музыкальное образование… Где вы учились?
Сначала поступила в Гуманитарный университет профсоюзов в Петербурге. А на четвертом курсе стала параллельно учиться в студии Ленинградского Мюзик-Холла. И сейчас вспоминаю с ужасом – надо было все это успевать – последний год в университете… Я писала диплом… Я вообще хотела университет сдуру бросить. Но группа уговорила меня не делать этого. Отмечали на занятиях мое присутствие, тем более что все курсы я была отличница, отвечала на всех семинарах… Словом, мне сделали поблажку – отпустили учиться в Мюзик-Холл. И я ездила каждое утро на другой конец Питера. И, как в любом театральном училище: акробатика, сцендвижение, мастерство актера – так и начала входить в профессию.
Вы что же, вдруг к четвертому курсу университета обнаружили в себе способности к пению и поняли: вот оно, мое призвание?
Нет, конечно. Я пела всегда, сколько себя помню, и, кстати, в университете на первом курсе, когда ездили на картошку, пела прямо на поле, и меня все звали Утро туманное. И вообще, музыка меня захлестывала, я не могла без нее жить… Но я подчинилась отцу, чей авторитет для меня был безусловным. Папа руководил очень популярным в свое время ансамблем “Радуга” и был высочайшим специалистом своего дела, с жесткой системой координат. Так вот он в моем пении не видел одаренности, зато во мне самой замечал лишь мою рассеянность – я в школе и впрямь, на уроках ворон считала. Успех же – это воля, собранность и дисциплина. Или дядька, который над тобой стоит с плеткой. Если нет такого человека, значит, ты сам должен быть все время собран. И папа это хорошо понимал. Это теперь понимаю и я. Но тогда я была другая, поэтому папа меня справедливо отговаривал: “Это же такая страшная жизнь – артистическая, для девочки… Это такая зависимость”. Он считал, что надо выбирать другую профессию. Рядом с искусством. Но когда я поступила в университет…
…Ваша воля проснулась, вы перестали, извините, ловить ворон, и стали отлично учиться.
Скорее, проснулось желание окунуться в музыку с головой. И я бегала в филармонию, в оперный театр и слушала, слушала. На четвертом курсе я просто стала сходить с ума от нереализованности. А дальше в моей жизни встретились добрые петербуржские бабушки. Одна из них, случайно на теплоходе, куда я устроилась подработать культорганизатором, услышав, как я пою, сказала: “Что ж ты, деточка, занимаешься не своим делом?”, – и привела меня в студию Ленинградского Мюзик-Холла. Ну, а дальше …меня оттуда после первого курса попросили за профнепригодность. Это был страшнейший удар. Надо было после него как-то подняться. Я была в депрессии и ничего не хотела. Но меня привели к другой доброй бабушке – концертмейстеру Аркадия Райкина, и она меня попросила спеть а`капелла, после чего произнесла: “Тебе нужно петь”. И сказала гениальную фразу, которая до сих пор является для меня неким определителем: “Когда ты поешь, ты становишься красивее. Вот если человек делается красивее от дела, которым занят, значит, ему нужно этим заниматься”. Вот такая была встреча. После нее я вот уж, действительно, собрала волю в кулак, стала много заниматься, пробилась в солистки Ленконцерта, затем перебралась в Москву, выступала с Московским Мюзик-Холлом, объездила весь мир, и вот теперь занимаюсь сольной карьерой.
И, можно сказать, состоялись в профессии?
Поскольку меряю себя высокими мерками моего отца, то очень долго не решалась себе сказать, что, да, я состоялась. А сейчас я это знаю. Когда пою, то слышу зал, вижу его и чувствую, как он взаимодействует со мной. Романс – это достаточно сложный жанр. Там же нет никакого разгуляя или веселья – душе надо на протяжении двух часов трудиться. И люди приходят и не уходят. А после радиопрограмм обязательно появляются слушатели, которые пишут на мой сайт в Интеренте, что, наткнувшись случайно на мой эфир, стали воспринимать эту музыку. И звонит женщина, которая рассказывает, как она впервые отвела дочь на мой концерт. А девочке – шестнадцать лет, у них никак не получалось найти контакт – сложный возраст. И после концерта, по дороге домой, они вдруг начинают разговаривать как две женщины… То, что я очень многое могу давать людям – это квинтэссенция моей сегодняшней жизни. И я знаю, что я поднимусь очень высоко. Не в смысле популярности, а именно новых проектов, программ, творчества. Я замечаю, как многие артисты, с которыми я начинала одновременно, уже дошли до своего пика и успели спуститься, и про них забыли. А я – это мое глубокое убеждение – очень стремительно иду вверх и даже не дошла до середины.
“Работа для вас” N 169 (1665) понедельник, 6 ноября 2006